Елена Берман
Елена Берман: “У нас дома никогда не говорили об этом…”
Меня зовут Елена Берман – по мужу, а в девичестве Журавлева Елена Родионовна – по отцу. Жила в городе Хабаровске: выросла, родилась, уехала оттуда, хотя в России, точнее в Советском Союзе, прожили много лет и уехали уже с тремя детьми. Уехали сначала в Израиль, потом в Канаду, и здесь уже живем больше двадцати лет, с 1998 года. 24 года.
Бабушки и мои тетушки никогда не рассказывали ничего. У нас дома не говорили об этом никогда, родители не рассказывали ничего. И мы были настолько заняты: учеба, кружки. И поэтому я никогда не думала об этом, пока не выросла. Мама, честно говоря, рассказала мне большую часть о папе, когда почувствовала, что уходит… Это было в 1987, 88, 89… где-то так. В восемьдесят девятом году ее не стало.
Папа никогда вообще не рассказывал. Тетушки рассказали, папины сестры, моему брату, который потом эмигрировал из Советского Союза, и брат мне прислал книгу. Книгу о том, что дедушка был репрессирован. И, по-моему, он же мне рассказал, когда приезжал в гости в девяносто пятом году в Израиль, что дедушку оправдали, реабилитировали и даже выпустили книгу на Дальнем Востоке, о тех, кто был реабилитирован. И там есть он и вся наша семья по папиной линии.
Мой дедушка, папин папа, Прокопий Афанасьевич Журавлев, жил и родился в селе Биджан, Еврейской автономной области. Семья была большая, они жили в колхозе. Дед был хлебороб, у них была земля – видимо, та, что в наследство получили. Может быть, присоединились старшие дети – я знаю, что старшая сестра была уже замужем и носила другую фамилию, но она также пошла под раскулачивание с родителями своими, то есть у них также конфисковали, и ее земли там же были.
Вот как раз тот самый сайт, где про дедушку написано. Здесь уже три миллиона с лишним людей. Тут приложена справка, о том, какое имущество было у деда, и что у него конфисковали. Написано, что до 1929-го года у него было 14-15 гектаров земли, до 1917-го года у него было 12-14 гектаров земли. И уже во время ареста у него было 0,75 гектаров, уже конфисковали часть. Баня, дом, амбар – это то, что у него конфисковали, здесь написано…
А на второй бумаге написано, какая у них было живность, и это тоже интересно: все, что нужно для проживания: два плуга – для работы на земле, пять или шесть борон, это борозды копать, наверное. Был скот: шесть лошадей, 5 взрослых, коровы были, 4 взрослых, шесть, восемь баранов, из них 6 взрослых. И свиней… 4 свиньи было. А здесь, также в этом же списке перечислены дети. Интересно, что список животных и список детей на одном листе…
Жена у него умерла, когда отцу было около трех лет. Он никогда не женился. Отец практически вырос без мамы и все время в лагерях.
Журавлев Прокопий Афанасьевич, 1883 года рождения. Родился и жил, место рождения Хабаровский край, Еврейская автономная область, Биробиджанский район, село Биджан. Погранкомендатура ОГПУ Биджан – это те, кто его арестовали.
Практически их село было на границе. И кроме того, что они там работали и жили, они еще должны были охранять границу. По постановлению Центрального комитета, в тридцатом году было такой закон принят – кулацкое расселение. И вот по этому закону 17 июля 1933 года, в порядке кулацкого расселения его арестовали и сослали вместе с его семьёй. Приговор: высылка в Амурскую область Свободненский район, станция Юхта.
Это далеко на севере, где-то 700 километров от Комсомольска, 300 километров на север от Хабаровска. Их привезли туда, дали им лопаты или что-то, и они сами себе рыли землянки. Землянки они делали барачного типа. То есть большая землянка, как я посмотрела потом в интернете, эти землянки немножко, на один метр возвышаются над землей и покрыты какой-то крышей из соломы. И в таких условиях они там жили. И работали на лесоповале, вся семья. Ну думаю, что младшие… младшая папина сестра тетя Нина и папа вряд ли работали, потому что им было всего 4 и 6, а остальные работали.
И за время, пока они были сосланы и жили далеко от цивилизованного мира, они два или три раза меняли место жительства. У них, у деда в этой книге написано, что он работал около Чегдомына в шахте. И я знаю, что младшая сестра к тому времени выросла, и она работала там на лифте. То есть прожили они там больше десяти лет.
Дедушка пять лет работал на тяжелых работах, а потом его отпустили, и он стал жить вместе с семьей в поселении. Он прожил там до 1946 года, и дальше он уже жил в Галкино, это поселок около Чегдомына. И там он оставался до 1956 года – ему никто не сказал, что его освободили, и он там оставался, пока младший сын не пришел из армии. Мой отец служил во флоте, в то время служили пять или шесть лет. То есть он вырос в лагерях и служил потом в Тихоокеанском флоте.
Когда вернулся, ему уже было за 20, и он забрал, вместе со своей старшей сестрой Клавдией, деда в Хабаровск. С его небогатыми пожитками, из хутора Галкино. В Хабаровск было трудно попасть. Те, кто жил в лагерях, те, кто был осужден и раскулачен, им не разрешали после возвращения жить в больших городах и в каких-то там особенных местах, они все жили где-то в маленьких местечках. Но так как дочери уже устроились и большинство из них переехало в Хабаровск, одна уехала во Владивосток, еще одна в Комсомольск, еще одна жила на Зейской ГЭС… Это Клавдия, которая помогала папе с дедом. Все они жили на Дальнем Востоке, но все далеко друг от друга. Но дед прожил с младшей дочкой всю жизнь до самой смерти, в 1974 году. Ему было уже 91 год.
И реабилитировали его только в 1992 году, 29 лет прошло. Наверное поэтому тетушки, его дочери сильно переживали и никогда не рассказывали, потому что никому не хочется быть ребенком “врага народа”, как его обозвали.
Папа был простой человек, он работал электриком. Он закончил после армии техникум, училище, потом какие-то курсы переквалификации и работал на очень такой серьезной работе, опасной. После работы пахал на даче, потому что надо было семью кормить. Это в Хабаровске. Это были как раз 80-е годы – то, что я помню… Семидесятые, восьмидесятые… Как раз я в 1974-ом году закончила школу. Он все время был занят.
Мама работала учительницей в школе. Когда началась гласность, мама удивилась всем тем событиям, которые описывались в газетах, и она очень переживала, что она учила неправде детей. Она работала в начальной школе, поэтому я ей сказала, что много ты им неправды не говорила, потому что они только начинали учиться и учили азбуку. Но для нее это был большой стресс. Она, например мне однажды рассказала, что когда она училась в педагогическом училище в Биробиджане, то к ним пришли в класс и арестовали их учительницу. Сказали, что она шпионка. И вот до восьмидесятых годов мама все время помнила это. А, когда началась гласность, она сказала: я всегда думала, откуда, почему учительница шпионка работала в училище, что она там шпионила, как ее так вот арестовали? И это для неё был самой большой стресс в жизни. Видимо из-за того, что она тоже такая же потерпевшая была, как папа… Ее папу тоже репрессировали.
Мама выросла в Биробиджане в селе Валдгейм. На самом деле она украинка, но на Украине она никогда не жила, по-украински говорила, потому что в семье говорили на украинском языке. А родилась она в Сибири в селе Полуямки. Я там была один раз, мне было четырнадцать лет, и я помню, что это действительно были Полуямки. Это далеко-далеко в Сибири, в степях, и когда мы ехали из Барнаула на автобусе, то до самого горизонта были степи.
Мы приехали к деду туда, уже после того, как его освободили, он жил там. Там у него был и его отец, прадед, которого я тоже один раз видела, и там были все родственники. У него оказывается было еще две сестры и два брата, это я совсем недавно узнала.
Как они оказались на Дальнем Востоке? На Дальнем Востоке около границы выдавали земли. Мой прадед был откуда-то из Центральной России, типа Поволжья. И там не было земель свободных. Они поехали на Дальний Восток, там им выдали землю и там они обосновались. Дед там родился, там же выросли все его дети.
В Сибири была голодовка большая. У моей мамы мама умерла, когда ей было лет пять. У нее была младшая сестра и младший братик, которые умерли. Сестра умерла от несварения желудка, потому что во время голодовки долго не ели, а потом наелась рыбы и умерла у деда на руках, на глазах у детей. И мальчик умер от дизентерии, потому что тоже помощи никакой не было. Она помнила, как мама лежала в постели и умирала.
То есть ребенок перенес большой стресс. И вдруг деда забирают. Выпал снег, как мне мама рассказывала, и дядя Ваня, его брат, позвал деда собрать картошку, пока земля совсем не замерзла. Но это везде патрулировалось, и их засекли. Так как лошадь была дедовская, то он сказал, что вы бегите, а я остаюсь, потому что лошадь все равно домой приведет. И он отсидел, по некоторым сведениям, несколько лет, три или пять, а, по другим сведениям, один год. А потом его сослали, как это называлось – в зэковские санатории, на Дальнем Востоке в Валдгейм. И он там жил, также в землянках, также они там себе обустраивали жилье.
Ему разрешили вызвать к себе жену с детьми, это у него уже была вторая жена, и у нее еще двое детей появились до того, как его арестовали. И мама, когда деда арестовали, мама была маленькой, она боялась, что умрут дети, их кормить нечем. Деда арестовали, молодая мама с двумя детьми, младше ее, посылала ее куда-то по домам, чтобы она просила у людей помощи. И поэтому она никогда не вернулась туда, потому что не хотела жить там, где ее так помнили. Но мама там выучилась и закончила училище педагогическое. И как я сказала, ее распределили в Хабаровск, поэтому она осталась в Хабаровске. Таким образом, и мы там родились и прожили всю жизнь.