КОЛЫМА

Колыма была самый крупный и знаменитый остров,
полюс лютости этой удивительной страны ГУЛАГ…
Александр Солженицын.

Строго говоря, Колыма никогда не была частью ГУЛАГа. Разведанные в этом регионе огромные запасы различных металлов, и прежде всего золота, с начала 30-х годов привлекли особое внимание Сталина. 11 ноября 1931 года Политбюро приняло постановление «О Колыме». В целях форсирования золотодобычи был создан специальный Трест «ДАЛЬСТРОЙ» с прямым подчинением ЦК ВКП(б), а не НКВД. А в 1932 году был создано специальное Управление Северо-восточных лагерей, которое входило в структуру Дальстроя, для поставки заключенных на Колыму. Уже в мае 1932 года в Бухту Нагаево стали прибывать заключенные из других лагерей страны.

Сталин готовился к войне, и стране было необходимо золото. Уже в 1940 году в СССР было добыто более 80 тонн химически чистого золота — Дальстрой опередил Калифорнию! Ценой бесчеловечной эксплуатации заключенных, страдавших от жестоких колымских морозов, постоянного голода, издевательств уголовников и ВОХРы. По воспоминаниям очевидцев, условия заключенных на Колыме были наиболее жестокими из всех возможных в те годы.

ГЕНРИХ ЭЛЬШТЕЙН-ГОРЧАКОВ: Сомнений уже не было — этап собрали на Колыму. Даже в лагерях Колыма была символом чего-то особенно грозного и гибельного. На побывавших там смотрели как на чудом вырвавшихся из самой преисподней. Таких было так мало, что их прозывали по кличке — «Колыма», даже без прибавления имени. И все знали, кто это.

ВАРЛАМ ШАЛАМОВ: Самым, пожалуй, страшным, беспощадным был холод. Ведь актировали только мороз свыше 55 градусов. Ловился вот этот 56 градус Цельсия, который определялся по плевку, стынущему на лету, по шуму мороза, ибо мороз имеет язык, который называется по-якутски «шепот звезд». Этот шепот звезд был нами усвоен быстро и жестоко. Первые же отморожения: пальцы, руки, нос, уши, лицо, все, что прихватит малейшим движением воздуха. В горах Колымы нет места, где бы не дули ветры.

Голод — вторая сила, разрушающая меня в короткий срок, вроде двух недель, не больше. Третья сила – отсутствие силы. Нам не дают спать. Рабочий день 14 часов. Я ползаю вокруг забоя, забиваю какие-то колья, кайлю отмороженными руками без всякой надежды что-нибудь сделать. 14 часов, плюс 2 часа на завтрак, и два часа на ужин. Сколько же осталось для сна? Я сплю притыкаясь, где придется, где остановлюсь, тут же и засыпаю. Побои – четвертая сила. Доходягу бьют все: конвой, нарядчик, бригадир, блатари, командир роты, и даже парикмахер считает долгом отвесить плюху доходяге.

ЕВГЕНИЯ ГИНЗБУРГ: Прямо из леса, нас, не выполнивших норму (а физически не могли выполнить ее почти все наши тюрзачки), вели не в барак, а в карцер. Трудно описать это учреждение. Неотапливаемая хижина, скорее всего похожая на общественную уборную, поскольку для отправления естественных потребностей никого не выпускали и параши тоже не было. Почти всю ночь приходилось так простаивать на ногах, так для сидения на 3-х сколоченных кругляшках, заменявших нары, выстраивалась очередь. Нас загоняли туда прямо из леса, мокрых, голодных, часов в 8 вечера, а выпускали в 5 утра, прямо на развод и опять в лес. Казалось уже не уйти от нее, от постоянно настигающей нас Смерти. Еще капельку и догонит.

ГЕОРГИЙ ЖЖЕНОВ: В лагере свирепствовали цинга и дизентерия. Невероятно исхудавшие или наоборот распухшие от цинги, пораженные фурункулезом люди, жалкими кучками лепились к стенам лагерной кухни, заглядывали в щели и лихорадочными, воспаленными глазами сумасшедших следили за приготовлением пищи… В промерзших бараках, на уцелевших «островках» нар валялись, тесно прижавшиеся друг к другу от холода, больные голодные люди. Каждое утро на нарах оставалось несколько умерших заключенных. Их скрюченные, застывшие тела в примерзших к изголовью шапках, стаскивали с нар, волоком тащили за зону лагеря и где-нибудь подальше от людских глаз прикапывали до весны в снег.

Из воспоминаний заключенных Озерлага:
Бравурные марши играет лагерный оркестр. Обращаясь к заключенным, начальник лагерного пункта прииска «Разведчик» произносит: «Запомните, сталинская конституция для вас — это я. Что хочу, то и сделаю с любым из вас…»

Такова была реальность колымских лагерей. А 19 декабря 1937 года начальником Управления Северо-восточных лагерей был назначен полковник Степан Гаранин. С именем Гаранина связывают массовые незаконные репрессии в лагерях «Дальстроя», получившие название «гаранинщина».

НАДЕЖДА ИОФФЕ: Однажды наша Лида, которая всегда все знала, сообщила, что в лагерь приехал новый начальник УСВИТЛага полковник Гаранин… Он стоял возле проходной. Мы прошли близко, и я его разглядела. Гаранин смотрел на проходящих мимо людей, как будто они стеклянные — сквозь них. Во дворе стояла группа заключенных. У дверей столовой мы остановились и я оглянулась. К Гаранину подходил какой-то зэк, сгорбленный, как будто горбатый. Он шаркал ногами и отшаркивался, видимо, собираясь с духом, чтобы заговорить: «Гражданин начальник, я очень болен, прошу — пусть переведут на более легкую работу, прошу…» Он, кажется, говорил еще что-то, но его уже не было слышно. Гаранин сразу оживился, задвигался, потом только я сообразила, что он вытаскивал пистолет из кобуры: «Работать не хочешь… мать… мать-мать…» И выстрелил в упор. Человек упал.

АЛЕКСЕЙ ЯРОЦКИЙ: Гаранин… после массового публичного расстрела на прииске «Мальдяк» летом на разводе спросил: кто отказывается работать? И один «крестик» (так на Колыме называли зеков-сектантов) вышел вперед, перекрестился и сказал: «Бес ты, слуга антихриста». И Гаранин застрелил его тут же перед строем…

Кстати, в числе зеков прииска Мальдяк был конструктор Сергей Павлович Королев.

Александр Солженицын о лагере смерти «Серпантинка» на Колыме: При Гаранине здесь расстреливали каждый день 30–50 человек под навесом близ изолятора. Для 58 статьи отменили последние выходные. Летний рабочий день довели до 14 часов, морозы в 45 и 50 градусов признали годными для работы. Отменять работы разрешили только с 55 градусов. Однако, по произволу отдельных начальников выводили и при минус 60… Но и этого всего оказалось мало, еще недостаточно режимно, еще недостаточно уменьшалось количество заключенных. И начались «гаранинские расстрелы», прямые убийства. Иногда под тракторный грохот, иногда и без.

Полковник Степан Гаранин был посмертно реабилитирован 6 февраля 1990 года…

Единственным и всевластным хозяином Колымы был начальник Дальстроя генерал-лейтенант Иван Федорович Никишов. Он творил закон по своему усмотрению и настроению, единолично. В его действиях понятие «производственная необходимость» было выше любого закона. И эту власть разделяла с ним его любовница Александра Гридасова. Приехавшая в Магадан по «комсомольскому призыву», 24-летняя Александра, сблизившись с Никишовым, стала некоронованной королевой Дальстроя. Она получила должность начальницы Маглага, прославилась своим сумасбродством и личным театром из заключенных, который позже стал Магаданским музыкально-драматическим театром. Она действительно помогла многим известным актерам и музыкантам, среди них были Георгий Жженов, Вадим Козин, режиссер Леонид Варпаховский, трубач Эдди Рознер и другие. Кому-то помогла, а кого-то с легкостью могла стереть в лагерную пыль. Ведь даже Советской власти с привычными райкомами, исполкомами и прочими институтами на Колыме не было: жаловаться было некому.

Кадры из фильма