Люба и Аэлита ФИТИНГОФ

Люба и Аэлита ФИТИНГОФ: «Kогда кто-то стучался в дверь, Роза пряталась в шкафу»

ЛЮБА: Меня зовут Люба Фитингоф. Это моя сестра Алла, Аэлита Фитингоф. Наши родные прошли Холокост и ГУЛАГ. Это была большая семья, и у нашего папы было четыре брата и три сестры. И очень интересно, что в одной семье у нас был и коммунист, и сионист, и будущий капиталист — это наш папа Бен Фитингоф.

АЭЛИТА: И революционер.

ЛЮБА: И революционер — это наша тётя. Давайте мы начнем с революционера. Наша тётя — Роза Фитингоф. Она была самой старшей из семерых детей. Согласно ее документам, она родилась в 1895 году, но на самом деле она родилась 1891 году. И я думала: почему же в девяносто первом? Потому что ее будущий муж Абани Мукерджи родился тоже в девяносто первом году. Роза, я думаю, была очень независимая, и очень убежденная в своих взглядах на жизнь. Я помню, что она даже поехала из Риги на Бестужевские курсы в Ленинград, тогда это был Санкт-Петербург. После этого она приехала назад в Ригу, а позже поехала учиться в медицинский институт в Тарту, тогда это был город Юрьев, в Эстонии. Потом, получив диплом зубного врача, она решила не возвращаться в Ригу, а ехать в Москву. Там она познакомилась и с очаровательным, обаятельным коммунистом из Индии Абани Мукерджи.

АЭЛИТА: Он был представителем коммунистической партии Индии, который приехал в Москву. В Москву или Петербург?

ЛЮБА: Я думаю, что в Москву. Она поддерживала его идеи. Они часто путешествовали, бывали во многих местах, где собирались единомышленники, члены Коминтерна. В 1921 году у них родился сын Гора. Но будучи карьеристкой и убежденной революционеркой, она работала секретарем у Фотиевой. Многие члены семьи Фитингоф знали несколько языков, и она занималась международной перепиской на английском, на немецком, на французском. И она очень часто общалась с Лениным, была довольно успешна в своей работе и оставалась убежденной революционеркой до конца жизни.

Потом родилась Майя — в двадцать девятом году. Но Роза все равно работала при Кремле. Майя училась в школе вместе со Светланой Аллилуевой. Дети общались, и были как-то близки. У Абани — по-моему, это было в тридцать пятом году, каким-то образом что-то произошло. То ли его идеи поменялись, то ли изменилось отношение властей к нему, но он попал в немилость. В результате он был арестован, в тридцать седьмом. А через пару месяцев после ареста его расстреляли на Лубянке. Розу арестовали. Как «врага народа». И она сидела в тюрьме. Но что интересно — она оставалась настолько сильной духом, оптимистичной… Когда мы подросли с Аэлитой, то я спрашивала: “Роза, ну, что и как там было — в тюрьме?” Она говорила: “Ты знаешь, у многих людей, которые попали в тюрьму, было воспаление желчного пузыря, а после тюрьмы у них все прошло”. Это вообще, знаешь, — уникальный подход. Когда ее арестовали, то ее отправили в ГУЛАГ. В Коми АССР. И потом Майю, которая выросла в такой — я бы не сказала, что в роскоши, но…

АЭЛИТА: В благополучной семье.

ЛЮБА: Да, в благополучии. Ее забрали в детдом. Ей было тогда с 29 по 37 — девять лет. Потом ее, наконец, нашел брат Розы. Он тоже доктор, Гриша Фитингоф. Он забрал ее к себе в Воронеж. И вот, что он рассказывал. Когда он Майю привез в Воронеж, — это был абсолютно дикий ребенок. Она ругалась матом, это само собой. Был целый процесс, прежде чем она пришла в себя.

Тем не менее Гора, в сороковом году, остался в Москве. Он жил там сначала в одной семье, потом в другой. Поступил в институт газа и нефти. Один год он отучился, а потом их отправили в какую-то местность под Москвой. У них там было нечто вроде мобилизации для молодых студентов. Но там была жуткая эпидемия менингита, и более ста человек умерло, молодых. Его тоже там похоронили.

Роза была десять лет в лагере. И куда ей было ехать? Никого нет. Майя была в Воронеже. Роза ехать туда не могла. И она написала моему папе в Ригу. И приехала в Ригу в сорок седьмом году. Она не могла жить…

АЭЛИТА: Ни в каких больших городах.

ЛЮБА: Нигде. Но вначале она приехала — это была жутко маленькая комнатка такая, крохотная комнатка…

АЭЛИТА: Где помещалась только одна кровать.

ЛЮБА: И крохотный стол. И тогда мы жили, — это был бельэтаж. Полуподвальная квартира. А Майя была в Воронеже. Она поступила в медицинский институт и там училась. И когда кто-то стучался в дверь, Роза пряталась в шкафу. Потому что иначе ее бы арестовали. Арестовали бы и папу. И выкинули бы нас всех на улицу. Потом Майя приехала. Она перевелась в медицинский институт в Риге. И я никогда не забуду. Там стояла крохотная кроватка, и они на ней спали вдвоем. Это меньше, чем детская. Вот, может быть, такая кроватка. Жуткие условия.

АЭЛИТА: Но она всегда была в хорошем настроении.

ЛЮБА: Майя?

АЭЛИТА: Роза.

ЛЮБА: Да, всегда. Так вот она всегда сидела. У меня даже фотографии где-то есть — вот она так же сидит. Так она сидела, и так она качалась. И ни разу ничего плохого она в жизни не сказала.

АЭЛИТА: Я помню уже позже, в 50 годах, после смерти Сталина, когда она была реабилитирована…

ЛЮБА: В 56 году.

АЭЛИТА: Помню, что она жила с нами. Она занималась моим воспитанием, потому что мама с папой работали. И эти годы — среди самых счастливых лет моей жизни. Потому что во всем была игра. Она знала Маршака наизусть, она знала Пушкина наизусть. У нас во всем была игра. У меня была куколка, которая спала в маленькой кроватке. Однажды я пришла и говорю: “Тетя Роза, моя куколка кажется описалась…”. А это она налила в кроватку водички специально. И тетя Роза отвечает: “Нет, нет, она не описалась. Она бы этого не сделала. Мне кажется, был очень сильный дождь на улице…” Потом у нас была стенная газета, она сочиняла стихотворения:
У неряшки Любы
Плохо жили шубы,
Грязные, лохматые
Шубы горько плакали…

ЛЮБА: А потом еще:
У трусишки Любы
Заболели зубы,
Плачет Люба день-деньской,
Но к зубному ни ногой…

АЭЛИТА: И она уже много лет не работала. Помню, когда я ее обнимала, то я ей говорю: «Тетя Роза, от тебя так пахнет зубоврачебным кабинетом». Она смеется: «Что ты Аллочка, я уже столько лет не работаю…». В общем, самые лучшие воспоминания остались. Она очень любила папу. И она всегда говорила: «Бен, я с тобой поеду на край света, куда бы вы ни поехали». И я помню, уже в шестьдесят пятом году, пришло письмо, что Мукерджи Абани оставил большое наследство для своей жены Розы. И я помню этот разговор. Мы сидели у нас в столовой, и папа сказал: «Роза, пожалуйста, давай я поеду с тобой, это все-таки тебе полагается…». Она долго думала и сказала: «Ты знаешь, Бененька, я не поеду. Мне эти деньги не нужны. Пусть эти деньги перейдут народу, пусть эти деньги перейдут людям, кто нуждается, кто голодает”. В общем, вот такая она была. И вы знаете, она до последней минуты верила, что ее мировоззрение, ее взгляды были правильные. Что в ее судьбе не партия виновата. А какие-то отдельные люди.

ЛЮБА: Интересно, что папа сохранил журнал 1967 года — “Новое время”, где есть статья о Розе и Абани. И потом, когда ее реабилитировали, никогда не забуду, он ей сказал: “Ну так что, твой Сталин был прав — что твоего мужа убили, твой сын умер, ты пострадала?” Ее ответ был… У меня до сих пор мороз по коже, когда я об этом говорю: “Он не виноват. Это был не он, это был Берия”.