Марат РЕССИН

Марат РЕССИН: «…Они были перемолоты физически, но не морально…»

Вы знаете, мне несколько лет назад пришло письмо по почте, там было написано, что меня избрали, случайным образом, в присяжные заседатели. И там было написано было, что я должен дать им знать, если у меня есть конфликт интересов.

И вот я как-то задумался сразу, насчет конфликта интересов и подумал, что на самом деле из четырех моих бабушек и дедушек, а также практически все мои ближайшие родственники этого поколения, они имели, так сказать, судимости. Многие из них закончили жизнь в местах заключения. И я так ухмыльнулся… (В седьмой серии.)

На самом деле я очень благодарен своим родителям, своим родственникам многочисленным, что вот эту всю историю не держали от меня в секрете. Я с ранних пор все это знал, все это понимал. И главное, знаете, ребенок он же… ему не обязательно прям вот рассказывать… ребенок он откуда-то из воздуха берет… учится из опыта, смотрит на любимых людей, которых он уважает, и делает выводы, из которых строит себя в мире и свой мир из кусочков.

Я не могу даже сказать, что во мне была эта внутренняя «фронда», как говорят, это даже не фронда, это просто было — «вот мы, а вот они». И, наверное, в первый раз, это чувство, что есть мы, а есть они, на короткое время пропало в ельцинские времена, а потом вернулось обратно. Поэтому я, в принципе, свое детство и далее свою жизнь прожил с этим ощущением, что вот есть «мы», а есть «они». И эти два мира достаточно враждебны друг к другу.

На самом деле, я очень ценил и любил вот этих людей, которые жили вокруг меня, потому что у моей бабушки, горячо любимой… их было пятеро детей… В 1918 году, когда случилась революция все эти пятеро… точнее нет, старший брат уехал раньше в Англию, и он прожил в Англии. A эти четверо братьев и сестер, они поехали в Москву строить новую жизнь. Вот это вот горячее сердце хотело перемен, хотело лучшего. Такие, настоящие люди, которые сильные, добрые с вот этим… чувством морали, вот, они хотели сделать мне лучше. Они ринулись в Москву для того, чтобы все это сделать и, естественно, как мы все знаем, в тридцатые годы они все попали в это колесо. Такие люди не были нужны этой новой власти, которая формировалась. Они, конечно, обязательно должны были быть перемолоты, и они были перемолоты физически, но не морально. И один из важнейших уроков, который я вынес с самого раннего детства — я видел, моя бабушка, которая 20 лет провела в лагерях и ссылках, всегда была с такой спинной, во всех смыслах этого слова. В ней был… во всей этой семье был такой стержень, совершенно непоколебимые моральные устои, глубочайшая интеллигентность. Вот эта улыбка интеллигента, вот я ее запомнил с самого детства. И, как знаете, как летит самолет и определяется «свой-чужой», по знаку. Вот для меня это было знаком того, что человек свой.  И все они прошли годы и годы и десятилетия лагерей и совершенно не были сломлены, и смогли вот это чувство принести нам, а я стараюсь передать его своим детям.

Когда я вырос, я стал читать книги и стал задавать вопросы связаны с тем, что я прочитал, какие-то подробности. Но надо сказать, что большого желания обсуждать все детали ни у кого не было.

Вот тут есть интересные истории… есть замечательная книжка, которую написала Тамара Петкевич, вот эта книжка “Жизнь — сапожок непарный”, она вышла в начале 90-х годов, и в том числе ее судьба пересеклась судьбой моей бабушки и ее брата Давида. И более того, когда мой дядя и моя мама связались с этой женщиной… Она была актрисой и в этой книге описывает свои тяготы и лишения лагерные. Она очень была взволнована, потому что оказалось, что брат моей бабушки, Давид, ее буквально спас в лагере. Когда она родила ребенка и практически умирала в общем бараке, он за нее вступился, он написал письмо одному из руководителей лагеря о том, чтобы ей помогли и ей помогли. Потому что его там уважали, даже лагерное начальство.

И вот она дала нам копию этого письма — она сохранила его всю жизнь. Это было для меня очень трогательно. И здесь, в этой книге описаны эти события. У меня есть копия этого письма, которую человек хранил всю жизнь, потому что она считала, что это переломный момент ее жизни. Она здесь описывает и бабушку мою и вообще какие замечательные были люди.

Я слышал многие подробности о том, как жили в ссылке. Конечно, мама уже мне рассказывала, я в основном слышал это и от мамы, и от бабушки, вместе с мамой, нет большого смысла их повторять. Но вот о таких вещах, о событиях, которые были в лагере, я не слышал. Мне рассказывала бабушка о событиях своего ареста, в том числе о том, как ее допрашивали в тюрьме. Она была человек очень интеллигентный, очень грамотный, знала 8 языков. И для того, чтобы не волноваться, она просто в протоколе сидела и исправляла ошибки, которые следователь допускал. И вот за счет этого… потому что… Вот человек пришел сюда, чтобы сделать этот мир лучше. И поэтому, даже если исправлять в протоколе ошибки — в этом есть элемент того, чтобы сделать мир лучше. И вот это как-то ее спасало.

У меня много детей, разного возраста. То есть я начинал рассказывать, когда старшей дочери было 8 лет. В это время остальным было там совсем мало…ну потом они подрастали и так далее… Вы знаете, мы даже когда приехали сюда, я специально привез с собой вот этот альбом. Вот в этом альбоме все наши родственники, по которым все это прокатилось. И на этом альбоме можно поставить штамп с надписью “58-ая”… с разными подразделами, потому что вот здесь вот есть много людей. Вот скажем, это моя бабушка и ее братья и сестры, и их дети. И здесь каждый человек находился в лагерях, ссылках и так далее. Здесь же есть… то есть, это со стороны моей бабушки, а мой дедушка, сам по себе.

Знаете, была знаменитая выставка тридцатого года в Берлине, а дедушка был, по тем временам, фактически заместитель Министра автотракторной промышленности. И вот тогдашний министр автотракторной промышленности, его начальник, поехал на эту выставку и когда приехал сразу был арестован, как немецкий шпион. После чего дед стал исполнять его обязанности и вскоре тоже был арестован и в итоге расстрелян. Это вот со стороны моей мамы. А со стороны моего отца тоже здесь мой дед… Его звали Кузьма. На самом деле его звали Мусаил, но так никогда никто его не называл.

Он был призван на фронт, как только началась война. И уже в августе, у нас есть документы о том, что… бабушке прислали, другой бабушке, бумагу о том, что он пропал без вести и она долгое время мыкалась потом с двумя детьми. У нее было двое детей маленьких, мужа нет, и вот с этой справкой, что он пропал без вести, ее полностью лишили какого-то материального содержания. У нее не было никакого пособия, пенсии или чего-то… они ужасно, ужасно мыкались. А потом, только в 1988-м году, оказалось и выяснилось, когда мы получили документы из соответствующих мест, что оказывается дед вместе с группой других солдат был ранен, попал в окружение, в плен, и они бежали из этого плена и пришли к своим. И какой-то солдат рассказал НКВД-шникам, что дед говорил по-немецки. На самом деле он говорил на идише, но как-бы то ни было, значит, его тут же схватили и стали ему вменять какие-то вещи.

Он был тоже горячий человек и очень сильный, крупный, он схватил пепельницу и швырнул в лицо этому НКВД-шнику, который его обвинял. За эту пепельницу он получил 10 лет лагерей. А бабушка, в это время, с этой бумагой, что он пропал без вести, пыталась доказать, что он погиб, потому что так ей сказали какие-то люди, которые видели, как он был ранен с этими людьми. И в итоге доказала. И она уже получала какие -то деньги за погибшего мужа, а он в это время был жив в лагере. И вот теперь вот мы только 88 году все это узнали, что оказывается он умер только в сорок пятом году. Погиб в лагере во время пожара. В бараке был пожар, и он его тушил и погиб. И когда выдали уже вот сейчас свидетельство о смерти, было написано, что он умер от остановки сердца. Хотя, на самом деле, там в деле в этом написано, что он погиб при тушении барака.

Сейчас… да и в общем так всегда было, но сейчас сильнее чем раньше, в России все очень любят Сталина. И все прямо… Сталин, Сталин… сталинские времена и так далее. Восхваляют то, что было в Советском Союзе. И знаете, когда у человека есть проблемы с самовосприятием, какой-то комплекс неполноценности может быть, ему очень важно реализоваться в такой ситуации и почувствовать себя сильным. Если не самостоятельно, то руками какого-то вот лидера. Поэтому в России так всегда ценится, так сказать, сильная рука и так далее, а дальше — лес рубят, щепки летят.

Мне кажется, в сегодняшней России репрессии сталинского масштаба совершенно возможны. Конечно возможны, потому что люди не готовы этому противостоять. И более того, людям нравится сильная рука, поэтому репрессии — это элемент сильной руки.

Вот, к сожалению, человечество не готово учиться на истории и все это повторяется, как говорится, снова и снова, в разных ракурсах. И все это конечно печально, но я верю, что общество стало более моральным, чем тысячу лет назад. Мне это кажется, что это важно. И в том числе поэтому я привез этот альбом из Москвы. Не так много вещей нам можно было тогда увести. Мы там несколько чемоданов буквально собрали и этот увесистый альбом занял пол моего чемодана, потому что я считал, что это фундаментально важно. Чтобы дети мои не оторвались от корней и не оторвались от опыта, чтоб хотя бы мои дети выросли, учась на уроках истории нашей.

И вот к сожалению… то есть, к счастью, что у нас есть этот урок, но к сожалению, мы его не очень хорошо учим.